Вероятно, это она и распорядилась, чтобы ее благоверного уложили отдельно, а сама осталась ночевать в спальне. Лучше уж одной, чем с бесчувственным телом под боком.
– Долго собираешься пить? – в свою очередь поинтересовался Ширяев. – Все кабаки навестил?
Ответа не было. Флейшману было стыдно и за вчерашнее, и за то, что бросил Командора.
– Слухи уже по Шербуру ходят. Мол, пьет новый купец, да так, что даже морякам после дальнего рейса не снилось, – продолжил тогда Григорий.
– Откуда слухи? Я один день, – голос у Юрия был хриплым.
– Городок маленький. Рюмку ко рту поднести не успеешь, как на другом конце скажут – напился, – хмыкнул бывший сержант.
Флейшман напрягся и мужественно сменил лежачее положение на сидячее. Правда, при этом на какое-то время помутнело в глазах и голова пошла кругом, словно он только что долго крутился на очень быстрой карусели.
– Я сейчас, – пробормотал купец, не уточняя, что же именно будет по истечении некоего абстрактно-у словно го момента.
Во всяком случае, никаких действий после заявления не после довало. Если не считать за таковые попытку спрятать подрагивающие руки.
Офицеры понимающе переглянулись. Кому из русских незнакомо подобное состояние? Национальная болезнь, время от времени касающаяся едва ли не каждого.
Еще хорошо, что лекарство придумано давно. Пусть не спасает, но хоть делает существование терпимым.
Ширяев оглядел комнату, поднялся, принес три бокала и поставил их на придвинутый поближе к дивану столик. Его компаньон уже открывал принес енную с собой бутылку шипучего вина. Еще две извлек Григорий.
– Я не буду, – вяло возразил Флейшман.
Горло пересохло, как песок где-нибудь в Сахаре, однако одна мысль принять нечто с градусами вызывала содрогание.
– Куда ты денешься? – риторически спросил Сорокин, протягивая Юрию наполненный бокал.
– Нет, – не с только вымолвил, сколько промычал Флейшман.
– Пей. Легче станет. А то сейчас пользы от тебя как от одного животного известного продукта.
Флейшман и сам знал, что полегчает. Только как решиться на прием горячительного зелья после вчерашней гульбы?
– Мы же не ром предлагаем, а вино. Считай, как квас. Рассола в здешних краях не водится, – продолжал увещевать Сорокин.
При мысли о роме Юрия передернуло. Однако бокал он все-таки взял. Тот оказался неожиданно тяжелым, а может, нас только ослабла рука, и Флейшман едва успел второй рукой подхватить норовящую упасть посудину.
Две пары глаз внимательно следили за разыгравшейся в душе больного борьбой. Лекарство редко бывает приятным. И все-таки обычно человек принимает его, стараясь прекратить мучения.
– Твое здоровье, – не без иронии произнес тост Григорий.
Первый глоток был осторожен и мал. Словно Флейшман в самом деле подозревал наличие в бокале чего-то более существенного, чем слабоватое местное вино.
Пошло оно на удивление легко. Сказалась жажда, а градус в общем-то почти не чувствовался. Чуть-чуть, которое не считается.
Бокал опустел в два жадных глотка. Когда же руки с ним опустились, Сорокин деловито наполнил его опять.
На этот раз уговаривать Юрия не пришлось. Он выпил сразу, не дожидаясь соратников, и посмотрел, много ли осталось в бутылке. Словно нельзя было послать слугу за добавкой.
Голова продолжал а побаливать. Однако чуть притихла жажда, да и вообще самочувствие стало относительно терпимым. Если бы еще вина было побольше...
– Мы с Гришей едем к Поншартрену, – объявил цель визита Сорокин. Они с Ширяевым сравнялись в чинах, однако в прошлой жизни Сорокин дослужился до старшего лейтенанта, а Григорий был всего лишь сержантом. И ни тот ни другой не забыли этого.
– Зачем? – Думать Флейшман был способен лишь с большим трудом. Спросить гораздо проще.
– Мы были у Наташи и Юли, – с оттенком понятного раздражения отозвался Ширяев.
Всегда трудно смотреть в глаза осиротевшей женщине, когда сам ты цел и невредим. Тут поневоле разозлишься и на себя, и на весь несправедливо устроенный мир.
– Подожди, Гриша, – поморщился более уравновешенный Сорокин.