А тут еще ноги наступили на что-то скользкое, и, если бы не подвернувшаяся под руку болтающаяся без дела веревка, лежать бы Жан-Жаку опять на палубе.
Откуда-то подскочил Командор. В порванном камзоле, перемазанный, со шпагой в руке. Он явно что-то кричал Жан-Жаку , однако последний по-прежнему не слышал ничего, кроме непрекращающегося непрерывного шума.
Вдруг со стороны изуродованного оставшегося почти безоружным борта надвинулся фрегат. Гранье еще пытался сообразить, откуда он здесь взялся, когда вылетевший дым закрыл все вокруг. Показалось или нет, что-то пронзило воздух рядом. С головы слетела шляпа, и Жан-Жак даже не успел ее подхватить.
Дым клубился наподобие тумана, быстро рассасывался, редел. Только вонял почему-то порохом, едко, противно. Что-то это означало. Что-то очень знакомое.
Гранье несомненно бы сообразил, однако палуба под ногами качнулась. Ботфорты вновь скользнули по чему-то липкому, и канонир шлепнулся на пятую точку.
Его рука наткнулась на чье-то распростертое тело. Жан-Жак с интересом посмотрел, кто это разлегся рядом. Туман или все-таки дым окончательно поредел, заставив Жан-Жака невольно вздрогнуть.
Рядом с ним безжизненно лежал Командор. Человек-легенда флибустьерского моря, зачем-то вернувшийся к берегам негостеприимной Европы.
Ни злости, ни горя, ни отчаяния Жан-Жак не ощутил. Чувства – удел здоровых. Шум в голове продолжался, тело болело, не желало слушаться, и только на задворках сознания еле билась мысль: «Вот и все. Вот и все».
И занятый ею и болью канонир не обратил внимания, как на почти безлюдную палубу «Глостера» небольшой толпой хлынули британские матросы.
Оказать им сопротивление было практически некому...
Часть третья
Моря и берега
20
Флейшман и компания. Одни
Мир расплывался. Предметы не просто потеряли четкость. Они то и дело растворялись куском рафинада в чае, пропадали из поля зрения, хотя вроде бы должны были оставаться перед глазами, то вдруг всплывали непонятно откуда, однако в диком, невероятно искаженном виде, и лишь интуиция подсказывала, что это такое. Порой же интуиция почему-то молчала, но разве есть особая разница, что именно находится перед взором? Все верно, никакой. Тем более когда все равно подробностей не разобрать.
Я пьян. Чертовски пьян. В стельку. Как последний сапожник. Странно, даже мысли приходили к Флейшман у так, короткими, в два-три слова предложениями. Совсем как в книгах некоторых читанных в невероятно м далеке авторов. Когда ничего более сложного не приходит на ум. «Он пошел. Она пошла. А потом как началось!» Похоже, не то последняя капля, не то последний бокал явно оказались лишними.
Или не последний ? После выпадения из одной реальности в другую было явно выпито еще столько, что теперь оно колыхалось где-то на уровне горла. Будто не человек он, а ходячий... ну ладно, сидячий, вино-коньячный бочонок. Настолько полный, что наклонять его опасно.
Вроде бы долго пил не пьянея. Спиртное превратилось в подкрашенную воду, лишилось градусов, но потом коварно собралось с силами, и вот...
Так что же, теперь стало пробуждаться сознание? Зачем? Сегодня и на много дней хочется только одного – полного забытья...
– Ты не вини себя, Юрик. В жизни случается всякое. А уж на море... Кто ж знал? – вторгся в мозг чей-то сочувствующий голос.
Потом перед глазами проявился сам говоривший.
«Ардылов!» – узнал его Флейшман . Но интересно, откуда он здесь взялся? Вроде никого с собой не брал, со знакомыми старался не встречаться. Да и вообще: здесь – это где?
Флейшман хотел оглядеться, однако голова охотно повернулась вправо и сразу рывком вернулась в прежнее положение. Потом – опять . Влево она почему-то поворачиваться не хотел а, зато вниз стремилась так, что пришлось в несколько попыток подпереть ее непослушной рукой.
Но даже то, что уловил взгляд, свидетельствовало в пользу кабака. Какого-то кабака.
Юра успел побывать во многих злачных заведениях Шербура. В каких-то его ждали встречи с нужными людьми, в какие-то он заходил по дороге выпить стаканчик вина или что-то перекусить по- быстро му, в некоторых кутил с приятелями.
Вроде бы должен узнать.